Бренд, под которым создан товар

SAZAC

Совершенно новый, в заводской упаковке, с бирками

Brown Wolf

by Jack London

ОНА задержалась из-за влажной от росы травы, чтобы надеть бахилы, и когда она вышла из дома, она обнаружила, что ее ждущий муж был поглощен чудом лопнувшего миндаля. -бутон. Она бросила испытующий взгляд на высокую траву, туда и обратно среди фруктовых деревьев.

«Где волк?» спросила она.

«Он был здесь минуту назад». Уолт Ирвин резко отвлекся от метафизики и поэзии органического чуда цветения и оглядел пейзаж.«Он бегал за кроликом, когда я в последний раз его видел».

«Волк! Волк! Вот волк!» — позвала она, когда они выехали с поляны и пошли по тропе, ведущей через покрытые восковым поясом джунгли мансаниты к дороге графства.

Ирвин сунул между губ по мизинцу каждой руки и приложил ей усилия, чтобы пронзительно присвистеть.

Она торопливо прикрыла уши и скривилась.

«Ого! Для поэта, тонко настроенного и всего прочего, вы можете издавать неприятные звуки.Мои барабанные перепонки проколоты. Вы свистите — «

« Орфей ».

« Я собиралась сказать уличный араб », — резко заключила она.

« Поэзи не мешает практичности — по крайней мере, это не мешает МНЕ. У меня нет ничего плохого в том, что гений не может продавать драгоценные камни в журналы ».

Он принял притворную расточительность и продолжил:

« Я не певец на чердаке, не певчая певчая певица. И почему? Потому что я практичный. У меня нет никчемной песни, которая не может трансмутировать себя с надлежащей обменной стоимостью в увенчанный цветами дом, сладкий горный луг, рощу красных лесов, фруктовый сад из тридцати семи деревьев, один длинный ряд ежевики и два коротких ряда клубники, не говоря уже о четверти мили журчащего ручья.Я торговец красотой, торговец песнями и ищу полезности, дорогая Мэдж. Я пою песню, и благодаря редакторам журнала я превращаю свою песню в дуновение западного ветра, доносящегося через наши секвойи, в журчание воды над замшелыми камнями, которое напевает мне другую песню, чем та, которую я спел, и все же та же песня чудесно … э-э … трансмутировалась. «

» О, если бы все ваши песни-трансмутации были столь же успешными! «она засмеялась.

» Назовите тот, который не был «.

» Эти два прекрасных сонета, которые вы преобразовали в корова, которую считали худшей дояркой в ​​поселке.«

» Она была прекрасна — »начал он,

« Но она не давала молока », — прервала Мэдж.

« Но теперь она БЫЛА красива, не так ли? »- настаивал он.

« И вот где выпадают красота и полезность », — ответила она.« А вот и Волк! » На скале появилась голова и плечи волка, его скрещенные передние лапы выбили камешек, и он с острыми ушами и всматривавшимися глазами наблюдал за падением камешка, пока тот не упал им под ноги.Затем он перевел взгляд и с открытым ртом засмеялся над ними.

«Волк, ты!» и «Благословенный Волк!» мужчина и женщина окликнули его.

При звуке уши прижались и опустились вниз, а голова, казалось, прижалась к ласке невидимой руки.

Они смотрели, как он карабкается назад в заросли, затем продолжили свой путь. Через несколько минут, обогнув поворот тропы, где спуск был менее крутым, он присоединился к ним посреди миниатюрной лавины из гальки и рыхлой почвы.Он не был демонстративным. Похлопывание и потирание ушей со стороны мужчины, и более продолжительные ласки со стороны женщины, и он пошел дальше по тропе перед ними, легко скользя по земле, как настоящий волк.

По телосложению, шерсти и щетине он был огромным лесным волком; но его волчий характер опровергал его цвет и отметина. Там собака безошибочно прорекламировала себя. Ни один волк никогда не был таким цветным, как он. Он был коричневым, темно-коричневым, красно-коричневым, оргия коричневых. Спина и плечи были теплого коричневого цвета, который побледнел по бокам и снизу до желтого, тусклого из-за оставшегося в нем коричневого.Белизна горла и лап, а также пятна над глазами были грязными из-за стойкого и неискоренимого коричневого цвета, в то время как сами глаза были парными топазами, золотистыми и коричневыми.

Мужчина и женщина очень любили собаку; возможно, это было потому, что завоевать его любовь было такой задачей. Это было нелегко, когда он впервые загадочным образом появился из ниоткуда в их маленьком горном коттедже. Измученный ногами и голодный, он убил кролика прямо у них под носом и под самыми окнами, а затем уполз прочь и заснул у источника у подножия кустов ежевики.Когда Уолт Ирвин спустился, чтобы осмотреть незваного гостя, на него зарычали из-за его боли, как и на Мэдж, когда она спустилась, чтобы принести в качестве мирной жертвы большую кастрюлю с хлебом и молоком.

Он оказался самым нелюдимым псом, возмущаясь всеми их ухаживаниями, не позволяя им наложить на него руки, угрожая им обнаженными клыками и щетинистой шерстью. Тем не менее он оставался, спал и отдыхал у источника и ел пищу, которую они дали ему после того, как они поставили ее на безопасном расстоянии и отступили.Его жалкое физическое состояние объясняло, почему он задержался; и когда он выздоровел, после нескольких дней пребывания, он исчез.

И это был бы его конец, что касается Ирвина и его жены, если бы Ирвин в то время не был отозван в северную часть штата. Проезжая в поезде недалеко от линии между Калифорнией и Орегоном, он случайно выглянул в окно и увидел своего нелюдимого гостя, скользящего по дороге вагонов, коричневого и волчьего, усталого, но неутомимого, покрытого пылью и испачканного двумя сотнями. миль путешествия.

Ирвин был импульсивным человеком, поэтом. Он сошел с поезда на следующей станции, купил кусок мяса в мясной лавке и поймал бродягу на окраине города. Обратный путь был осуществлен в багажном вагоне, поэтому Волк во второй раз приехал в горный коттедж. Здесь он был привязан на неделю и занимался любовью с мужчиной и женщиной. Но это были очень осторожные занятия любовью. Далекий и чуждый, как путешественник с другой планеты, он прорычал их тихие любовные слова.Он никогда не лаял. За все время, пока он был у них, он ни разу не лаял.

Выиграть его стало проблемой. Ирвин любил проблемы. Он сделал металлическую пластину, на которой было выбито: ВОЗВРАЩЕНИЕ В УОЛТ ИРВИН, ГЛЕН-ЭЛЛЕН, ГРАФ СОНМА, КАЛИФОРНИЯ. Он был приклепан к ошейнику и привязан к шее собаки. Затем его отпустили, и он сразу же исчез. Через день пришла телеграмма из округа Мендосино. За двадцать часов он прошел более ста миль к северу и все еще шел, когда попал в плен.

Он вернулся на Wells Fargo Express, был связан три дня, на четвертый был отпущен и проиграл. На этот раз он завоевал южный Орегон, прежде чем его поймали и вернули. Всегда, как только он получал свободу, он убегал прочь, и всегда он бежал на север. Он был одержим навязчивой идеей, которая вела его на север. Ирвин назвал это инстинктом возвращения в исходное положение после того, как потратил продажную цену сонета на то, чтобы вернуть животное из северного Орегона.

В другой раз коричневому страннику удалось пересечь половину Калифорнии, весь Орегон и большую часть Вашингтона, прежде чем его подобрали и вернули «Собирать».«Замечательна была скорость, с которой он путешествовал. Сытый и отдохнувший, как только он освободился, он посвятил всю свою энергию тому, чтобы перебраться через землю. В первый день пробега он, как известно, преодолел целых сто с лишним километров. пятьдесят миль, а после этого он будет в среднем сто миль в день, пока его не поймают. Он всегда возвращался худым, голодным и диким, и всегда уходил свежим и энергичным, прокладывая себе путь на север в ответ на некоторые подсказки его существа, которые никто не мог понимаю

Но в конце концов, после тщетного года бегства, он принял неизбежное и решил остаться в коттедже, где сначала он убил кролика и заснул к весне.Даже после этого прошло много времени, прежде чем мужчине и женщине удалось его погладить. Это была великая победа, потому что только им было позволено наложить на него руки. Он был чрезвычайно исключителен, и ни одному гостю в коттедже никогда не удавалось ему помириться. Такой подход приветствовал низкий рык; если у кого-то хватило смелости подойти ближе, губы приподнялись, обнажились клыки, и рычание превратилось в рычание — рычание настолько ужасное и злобное, что оно внушало страх даже самым стойким из них, так же как и собакам фермеров, которые знали обыкновенное собачье рычание, но никогда раньше не видел волчьего рычания.

Он был без предшественников. Его история началась с Уолта и Мэдж. Он прибыл с юга, но они так и не узнали о хозяине, от которого он, очевидно, сбежал. Миссис Джонсон, их ближайшая соседка и та, которая снабжала их молоком, объявила его собакой Клондайка. Ее брат копался в поисках замороженной зарплаты в этой далекой стране, и поэтому она считалась авторитетом в этом вопросе.

Но они ее не оспаривали. Это были кончики ушей Волка, очевидно, в какое-то время настолько сильно замороженные, что они уже никогда полностью не заживут.Кроме того, он был похож на фотографии аляскинских собак, которые они видели в журналах и газетах. Они часто размышляли о его прошлом и пытались представить (из того, что они читали и слышали), какой была его северная жизнь. Они знали, что северные земли все еще привлекают его; ибо по ночам они иногда слышали, как он тихо плачет; и когда дул северный ветер и в воздухе витал мороз, на него приходило великое беспокойство, и он поднимал печальный плач, который, как они знали, был долгим волчьим войом.Но он никогда не лаял. Никакой провокации не было достаточно, чтобы вызвать у него этот собачий крик.

Они долго обсуждали во время победы над ним, чьей собакой он был. Каждый требовал его, и каждый громко провозглашал любое проявленное им выражение привязанности. Но поначалу мужчина одержал верх, главным образом потому, что он был мужчиной. Было очевидно, что Вольф не имел опыта общения с женщинами. Он не понимал женщин. Он никогда не принимал юбки Мэдж. Их взмаха было достаточно, чтобы вызвать у него подозрение, а в ветреный день она вообще не могла подойти к нему.

С другой стороны, его кормила Мэдж; Кроме того, именно она управляла кухней, и только по ее милости, и только по ее благосклонности, ему было позволено войти в эту священную территорию. Именно из-за этого она и посоветовала справедливо преодолеть неудобства, связанные с ее одеждой. Затем Уолт приложил особые усилия, сделав практикой, чтобы Волк лежал у его ног, пока он писал, и, в перерывах между ласками и разговорами, терял много времени на работе. В конце концов Уолт победил, и его победа, скорее всего, была связана с тем, что он был мужчиной, хотя Мэдж утверждала, что у них была бы еще четверть мили журчащего ручья и, по крайней мере, два западных ветра, вздыхающих через их секвойи. Уэйт должным образом посвятил свою энергию трансмутации песни и оставил Вольфа одного, чтобы он проявил естественный вкус и беспристрастное суждение.

«Пора мне услышать об этих триолетах», — сказал Уолт после пяти минут молчания, в течение которых они неуклонно катились по тропе. «Я знаю, что на почте будет чек, и мы превратим его в красивую гречневую муку, галлон кленового сиропа и новую пару галош для вас».

«И в прекрасное молоко прекрасной коровы миссис Джонсон», — добавила Мэдж. «Завтра первое число месяца, вы знаете».

Уолт бессознательно нахмурился; затем его лицо прояснилось, и он сунул руку в нагрудный карман.

«Ничего страшного. У меня здесь прекрасная новая корова, лучшая доярка в Калифорнии».

«Когда ты это написал?» — нетерпеливо спросила она. Затем с укоризной: «И вы мне этого не показали».

«Я сохранил его, чтобы прочитать вам по дороге на почту, в месте, удивительно похожем на это», — ответил он, указав взмахом руки на сухое бревно, на котором можно сесть.

Крошечный ручей вытек из густого заросля папоротника, соскользнул с камня с покрытыми мхом губами и побежал по тропинке у их ног.Из долины доносилась мягкая песня луговых жаворонков, а вокруг них, в солнечном свете и тени, порхали большие желтые бабочки.

Снизу донесся еще один звук, который сорвался с Уолта, тихо читающего рукопись. Это был хруст тяжелых ног, время от времени перемежающийся грохотом брошенного камня. Когда Уолт закончил и посмотрел на жену в поисках одобрения, за поворотом тропы показался мужчина. Он был с непокрытой головой и вспотел. С платком в одной руке он вытер лицо, а в другой держал новую шляпу и поникший накрахмаленный воротник, который он снял с шеи.Он был хорошо сложен, и его мускулы, казалось, вот-вот вырвутся из болезненно новой и готовой черной одежды, которую он носил.

«Теплый день», — приветствовал его Уолт. Уолт верил в деревенскую демократию и никогда не упускал возможности практиковать ее.

Мужчина помолчал и кивнул.

«Думаю, я не особо привык к теплу», — сказал он наполовину извиняющимся тоном. «Я больше привык к нулевой погоде».

«Вы не найдете ничего подобного в этой стране», — засмеялся Уолт.

«Не должен сказать, — ответил мужчина. «И я здесь не ищу этого. Я пытаюсь найти свою сестру. Может, вы знаете, где она живет. Ее зовут Джонсон, миссис Уильям Джонсон».

«Ты не ее брат Клондайк!» — воскликнула Мэдж, ее глаза сияли интересом. — О ком мы так много слышали?

«Да, это я», — скромно ответил он. «Меня зовут Миллер, Скифф Миллер. Я просто подумал, что я ее напечатаю».

«Значит, вы на правильном пути. Только вы прошли по тропинке.Мэдж встала, чтобы направить его, указывая на каньон на четверть мили. «Видишь это проклятое красное дерево? Сверните по небольшой тропинке направо. Это кратчайший путь к ее дому. Вы не можете пропустить это ».

« Да, спасибо, мэм », — сказал он. Он сделал неуверенные попытки уйти, но, казалось, неловко застыл на месте. Он смотрел на нее с открытым восхищением. которого он был совершенно без сознания и который тонул вместе с ним в поднимающемся море смущения, в котором он барахтался.

«Мы хотели бы услышать, как вы рассказываете о Клондайке», — сказала Мэдж. «Может, мы когда-нибудь приедем, пока ты у сестры? Или, еще лучше, не придешь ли ты пообедать с нами?»

«Да, спасибо, мэм», — пробормотал он механически. Затем он поймал себя и добавил: «Я не задержусь надолго. Мне снова нужно ехать на север. Я выхожу на ночной поезд. Видите ли, у меня есть почтовый контракт с правительством».

Когда Мэдж сказала, что это слишком плохо, он предпринял еще одну тщетную попытку уйти.Но он не мог отвести глаз от ее лица. Он забыл о своем смущении в своем восхищении, и настала ее очередь покраснеть и почувствовать себя неловко.

Именно в этот момент, когда Уолт только что решил, что ему пора сказать что-нибудь, чтобы уменьшить напряжение, Волк, который так и не шел сквозь кусты, рысцой промчался вперед, как волк.

Абстракция Скиффа Миллера исчезла. Красивая женщина перед ним исчезла из поля его зрения. Он смотрел только на собаку, и на его лице появилось великое изумление.

«Ну, будь я проклят!» — произнес он медленно и торжественно.

Он задумчиво сел на бревно, оставив Мэдж стоять. При звуке его голоса уши Волка прижались, затем его рот открылся в смехе. Он медленно подошел к незнакомцу и сначала понюхал его руки, а затем лизнул их языком.

Скиф Миллер похлопал собаку по голове и медленно и торжественно повторил: «Будь я проклят!»

«Извините меня, мэм, — сказал он в следующий момент, — я просто немного удивился, вот и все.«

« Мы тоже удивлены », — легко ответила она.« Мы никогда раньше не видели, чтобы Волк примирялся с незнакомцем ».

« Ты так его называешь — Волк? »- спросил мужчина.

Мэдж кивнула. … «Но я не могу понять его дружелюбия к тебе — если только это не потому, что ты из Клондайка. Он, знаете ли, клондайкский пес. «

» Да, мэм «, — рассеянно сказал Миллер. Он поднял одну из передних ног Волка и осмотрел подушечки лап, надавливая на них и вдавливая их большим пальцем. — заметил он.«Он давно не шел по следу».

«Я говорю, — вмешался Уолт, — это замечательно, как он позволяет тебе обращаться с ним».

Скиф Миллер встал, больше не испытывая неловкости от восхищения Мэдж, и резко и деловито спросил: «Давно ли он у вас?»

Но тут пес, корчась и терся о ноги пришельца, открыл пасть и залаял. Это был взрывной лай, короткий и радостный, но лай.

«Это новость для меня», — заметил Скифф Миллер.

Уолт и Мэдж уставились друг на друга. Произошло чудо. Волк залаял.

«Он впервые лаял, — сказала Мэдж.

«Я тоже впервые слышу его», — вызвался Миллер.

Мэдж улыбнулась ему. Мужчина явно был юмористом.

«Конечно, — сказала она, — поскольку вы видели его всего пять минут».

Скиф Миллер пристально посмотрел на нее, ища в ее лице коварство, которое заставили его заподозрить ее слова.

«Я думал, ты понял», — медленно сказал он.«Я думал, ты перешла на это от его макина ко мне. Он моя собака. Его зовут не Волк. Это Браун».

«О, Уолт!» был инстинктивный крик Мэдж к мужу.

Уолт сразу занял оборонительную позицию.

«Откуда ты знаешь, что он твоя собака?» он потребовал.

«Потому что он есть», — был ответ.

— Просто утверждение, — резко сказал Уолт.

В своей медленной и задумчивой манере Скифф Миллер посмотрел на него, затем спросил, кивнув в сторону Мэдж:

«Откуда ты знаешь, что она твоя жена? Ты просто говоришь:« Потому что она такая », и Я скажу, что это просто утверждение.Собака моя. Я вырастил и воспитал, и, думаю, мне следует знать. Смотри сюда. Я тебе это докажу.

Скиф Миллер повернулся к собаке. «Коричневый!» Его голос прозвучал резко, и при звуке уши собаки прижались к ласке. качающийся поворот вправо. «Теперь кашу!» И собака резко прекратила свой замах и пошла прямо вперед, послушно останавливаясь по команде.

«Я могу делать это со свистком», — гордо сказал Скифф Миллер. «Он был моим. свинцовая собака.«

« Но ты не собираешься забрать его с собой? »- с трепетом спросила Мэдж.

Мужчина кивнул.

« Вернуться в этот ужасный Клондайкский мир страданий? »

Он кивнул и добавил:« О, это не так уж и плохо. Смотри на меня. Довольно здоровый экземпляр, не так ли? «

» Но собаки! Страшные невзгоды, душераздирающий труд, голод, мороз! О, я читал об этом и знаю. «

» Я чуть не съел его однажды, на Литл-Фиш-Ривер «, — мрачно вызвался Миллер.«Если бы у меня не было лося в тот день, это все, что меня спасло».

«Я бы умер первым!» — воскликнула Мэдж.

«Здесь все иначе, — пояснил Миллер. «Тебе не обязательно есть собак. Ты думаешь иначе о времени, в котором ты все. Ты никогда не делал олл-ин, поэтому ты ничего об этом не знаешь».

«В том-то и дело», — горячо возразила она. «В Калифорнии собак не едят. Почему бы не оставить его здесь? Он счастлив. Он никогда не захочет есть — вы это знаете. Он никогда не будет страдать от холода и лишений.Здесь все мягкость и нежность. Ни человек, ни природа не дикие. Он никогда больше не узнает удара плетью. А что касается погоды — да ведь здесь никогда не бывает снега ».

« Но летом здесь жарко, прошу прощения », — засмеялся Скиф Миллер.

« Но вы не отвечаете, — страстно продолжила Мэдж. «Что вы можете предложить ему в этой северной жизни?»

«Личинка, когда она у меня есть, и это большую часть времени», — последовал ответ.

«А в остальное время?»

«Никакой жратвы.«

» А работа? »

« Да, много работы, — нетерпеливо выпалил Миллер. — Работа без конца, голод, мороз и все прочие невзгоды — вот что он сделает. получить, когда он пойдет со мной. Но ему это нравится. Он к этому привык. Он знает эту жизнь. Он был рожден и воспитан для этого. «Ты ничего об этом не знаешь. Вы не понимаете, о чем говорите. Вот где принадлежит собаке, и именно там она будет счастливее.

«Собака не идет», — решительно объявил Уолт.«Так что нет необходимости в дальнейшем обсуждении».

«Что это?» — потребовал Скифф Миллер, его брови опустились, а лоб упорно покраснел от крови.

«Я сказал, что собака не едет, и этим все решено. Я не верю, что он ваша собака. Возможно, вы когда-нибудь видели его. Возможно, вы даже когда-то водили его ради хозяина. Но он подчиняется обычным правилам вождения. Команды следа на Аляске не являются демонстрацией того, что он ваш. Любая собака на Аляске будет подчиняться вам так же, как и он.Кроме того, он, несомненно, ценный пес, поскольку собаки ходят на Аляске, и это достаточное объяснение вашего желания завладеть им. В любом случае, вы должны доказать свою собственность.

Скиф Миллер, хладнокровный и собранный, с упрямым румянцем чуть глубже на лбу, огромными мускулами, выпирающими из-под черной ткани пальто, внимательно осмотрел поэта с головы до ног. хотя и измерял силу своей стройности.

Лицо Клондайкера приобрело презрительное выражение, когда он наконец сказал: «Думаю, нет ничего, что могло бы помешать мне схватить собаку прямо здесь и сейчас.«

Лицо Уолта покраснело, а ударные мускулы его рук и плеч, казалось, напряглись и напряглись. Его жена с опаской ринулась в пролом.

« Может быть, мистер Миллер прав », — сказала она.« Я боюсь. что он есть. Волк, кажется, знает его, и, конечно же, он отвечает на имя «Браун». Он сразу подружился с ним, и вы знаете, что он никогда раньше ни с кем не делал этого. Кроме того, посмотрите, как он лаял. Он просто переполнялся радостью. Радость от чего? Без сомнения, в поисках мистераМиллер.

Ударные мускулы Уолта расслабились, и его плечи, казалось, опустились от безнадежности.

«Думаю, ты права, Мэдж», — сказал он. «Волк не Волк, а Браун, и он должен принадлежать к мистеру Миллеру ».

« Возможно, мистер Миллер продаст его, — предложила она. — Мы сможем его купить ».

Скиф Миллер покачал головой, больше не воинственно, но добродушно, быстро проявив щедрость в ответ на щедрость.

«У меня было пять собак», — сказал он, пытаясь найти самый простой способ смягчить свой отказ.«Он был вожаком. Они были первоклассной командой Аляски. Ничто не могло их коснуться. В 1898 году я отказался от пяти тысяч долларов за стаю. Собаки все равно были высоки, но не из-за этого цена была такой фантастической. Это была сама команда. Браун был лучшим в команде. В ту зиму я отказался от тысячи двести тысяч за м. Я не продавал ее тогда, а сейчас я не продаю. Я думаю об этой собаке очень много. Я искал ее три года. Меня сильно заболело, когда я обнаружил, что он украл — не ценность его, а … ну, мне понравилось » черт возьми, вот и все, прошу прощения.Я не мог поверить своим глазам, когда только что увидел меня. Я думал, что сплю. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Да ведь я была его кормилицей. Я укладываю меня спать, уютно каждую ночь. Его мать умерла, и я вырастила сгущенное молоко по два доллара за банку, когда не могла себе позволить это в моем собственном кофе. Он никогда не знал никакой матери, кроме меня. Он обычно сосал мой палец, чертовски маленький ругань — вот этот палец прямо здесь! »

И Скифф Миллер, слишком взволнованный, чтобы говорить, поднял указательный палец, чтобы они его увидели.

«Тот самый палец», — сумел произнести он, как будто он каким-то образом скреплял доказательство собственности и узы привязанности.

Он все еще смотрел на свой вытянутый палец, когда Мэдж начала говорить.

«Но собака», — сказала она. «Ты не считал собаку».

Скифф Миллер выглядел озадаченным.

«Вы думали о нем?» спросила она.

«Не знаю, на что ты едешь», — был ответ.

«Может быть, у собаки есть выбор в этом вопросе», — продолжила Мэдж.«Может быть, у него есть свои пристрастия и желания. Вы не считали его. Вы не оставляете ему выбора. Вам никогда не приходило в голову, что, возможно, он мог бы предпочесть Калифорнию Аляске. Вы рассматриваете только то, что вам нравится. Вы поступаете с ним так, как хотели бы мешком картофеля или кипой сена ».

Это был новый взгляд на это, и Миллер был заметно впечатлен, когда он обсуждал это в своей голове. Мэдж воспользовалась его нерешительностью.

«Если ты действительно любишь его, то, что было бы счастьем для него, было бы и твоим счастьем», — призвала она.

Скиф Миллер продолжал спорить с самим собой, и Мэдж украдкой взглянула на своего мужа, который одобрительно посмотрел на него.

«Что ты думаешь?» — внезапно потребовал клондайкер.

Настала ее очередь недоумевать. «Что ты имеешь в виду?» спросила она.

«Думаешь, он скорее останется в Калифорнии?»

Она положительно кивнула. «Я уверен в этом.»

Скиф Миллер снова спорил сам с собой, но на этот раз вслух, в то же время пробегая своим взглядом судебным взглядом по обсуждаемому животному.

«Он был хорошим тружеником. Он проделал для меня кучу работы. Он никогда не бездельничал на меня, и он был джо-денди, который приводил сырую команду в форму. У него есть голова. Он может делай все, кроме разговоров. Он знает, что ты ему говоришь. Посмотри на меня сейчас. Он знает, что мы говорим о нем ».

Собака лежала у ног Скиффа Миллера, опустив голову на лапы, стоячие уши и прислушиваясь, и глаза, которые были быстрыми и нетерпеливыми, чтобы следить за звуком речи, когда она падала с губ сначала одного, а затем другого.

«У меня еще много работы. Он хорош на долгие годы. И он мне нравится. Он мне чертовски нравится».

Пару раз после этого Скифф Миллер открыл рот и снова закрыл его, не говоря ни слова. Наконец он сказал:

«Я скажу вам, что я буду делать. В ваших замечаниях, мэм, есть некоторый вес. Собака много работала, и, возможно, он заслужил мягкое место и имеет право выбирайте. В любом случае, мы предоставим это ему. Что бы он ни сказал, уходит. Вы, люди, останьтесь здесь и оседлайте.Я попрощаюсь и уйду как обычно. Если он хочет остаться, он может остаться. Если он хочет пойти со мной, давай. Я не буду звать меня, чтобы я пришел, и не звони мне, чтобы я вернулся ».

Он взглянул с неожиданным подозрением на Мэдж и добавил:« Только ты должен играть честно. Никаких уговоров после того, как меня повернули спиной.

«Мы будем играть честно», — начала Мэдж, но Скифф Миллер прервал ее заверения.

«Я знаю обычаи женщин», — объявил он. мягкий. Когда их сердца тронуты, они, скорее всего, сложат карты, посмотрят на низ колоды, и «лгут, как дьявол» — прошу прощения, мэм.Я только рассуждаю о женщинах в целом ».

« Я не знаю, как тебя благодарить », — дрожала Мэдж.

« Я не понимаю, потому что тебе звонили, чтобы поблагодарить меня », ответил. «Браун еще не решил. Теперь ты не будешь возражать, если я уйду медленно? Это уже нечестно, ведь я буду вне поля зрения в сотне ярдов », — согласилась Мэдж и добавила:« И я искренне обещаю вам, что мы не будем делать ничего, чтобы повлиять на него ».

» Что ж, тогда я мог бы пойти дальше, — сказал Скифф Миллер обычным тоном уходящего.

При этой перемене в голосе Волк быстро поднял голову и еще быстрее поднялся на ноги, когда мужчина и женщина обменялись рукопожатием. Он вскочил на задние лапы, положив передние лапы ей на бедро и в то же время лизнув руку Скиффа Миллера. Когда последний пожал Уолту руку, Волк повторил свой поступок, опираясь всем своим весом на Уолта и облизывая руки обоих мужчин.

«Это не пикник, я могу вам это сказать», — были последние слова Клондайкера, когда он повернулся и медленно пошел вверх по тропе.

На расстоянии двадцати футов Волк смотрел ему вслед, весь в нетерпении и ожидании, как будто ждал, когда человек повернется и вернется назад. Затем, с быстрым тихим воем, Волк бросился за ним, настиг его, поймал его руку между зубами с неохотной нежностью и осторожно попытался заставить его остановиться.

Безуспешно, Волк помчался обратно к тому месту, где сидел Уолт Ирвин, зацепившись зубами за рукав пальто и безуспешно пытаясь потащить его за отступающим.

Возмущение Волка начало усиливаться.Он желал повсеместного распространения. Он хотел оказаться в двух местах одновременно, со старым хозяином и новым, и расстояние между ними неуклонно увеличивалось. Он взволнованно прыгал, делая короткие нервные прыжки и повороты то к одному, то к другому, в мучительной нерешительности, не зная своего собственного ума, желая и того, и другого и не имея возможности выбирать, издавая быстрые резкие стоны и задыхаясь.

Он резко сел на корточки, сунул нос вверх, рот открывался и закрывался рывками, каждый раз открываясь шире.Эти подергивания были в унисон с повторяющимися спазмами, охватившими горло, каждый из которых был более сильным и интенсивным, чем предыдущий. И в соответствии с толчками и спазмами гортань начала вибрировать, сначала бесшумно, сопровождаемая порывом воздуха, изгнанного из легких, затем звучала низкая, глубокая нота, самая низкая в регистре человеческого уха. Все это было нервным и мускулистым перед войом.

Но как только вой был на грани выхода из полного горла, широко открытый рот закрылся, приступы прекратились, и он долго и пристально смотрел на удаляющегося человека.Вдруг Волк повернул голову и через плечо так же пристально посмотрел на Уолта. Обращение осталось без ответа. Ни слова, ни знака не получила собака, ни подсказки, ни подсказки относительно того, каким должно быть его поведение.

Взгляд вперед, туда, где старый хозяин приближался к изгибу тропы, снова взволновал его. Он вскочил на ноги, заскулил, а затем, охваченный новой идеей, обратил свое внимание на Мэдж. До сих пор он игнорировал ее, но теперь, когда оба хозяина подвели его, она осталась одна.Он подошел к ней и уткнулся головой в ее колени, подталкивая ее руку своим носом — его старая уловка, когда он умолял об одолжении. Он попятился от нее и начал игриво корчиться и вертеться, изгибаться и скакать, наполовину поднимая и ударяя передними лапами о землю, борясь всем своим телом, от льстивых глаз и уплощенных ушей до виляющего хвоста, чтобы выразить мысль, что было в нем, и ему было отказано в произнесении этого слова.

Это тоже он вскоре бросил. Он был подавлен холодностью этих людей, которые никогда раньше не были холодными.Никакого ответа он не мог получить от них, никакой помощи он не мог получить. Они не считали его. Они были как мертвы.

Он повернулся и молча посмотрел вслед старому хозяину. Скифф Миллер замыкал кривую. Через мгновение он исчезнет из виду. Тем не менее, он никогда не поворачивал голову, шагая вперед, медленно и методично, как будто его не интересовало, что происходило за его спиной.

И таким образом он скрылся из виду. Волк ждал, когда он снова появится. Он ждал долгую минуту, молча, тихо, без движения, как будто обращенный в камень, — а вместе с тем камень был быстр с рвением и желанием.Он залаял один раз и ждал. Затем он повернулся и побежал обратно к Уолту Ирвину. Он понюхал руку и тяжело рухнул к его ногам, глядя на тропу, где она исчезла из виду.

Крошечный ручей, стекающий по покрытому мхом камню, внезапно усилил булькающий звук. Кроме жаворонков, других звуков не было. Большие желтые бабочки беззвучно плыли в лучах солнца и терялись в дремотных тенях. Мэдж торжествующе посмотрела на мужа.

Через несколько минут Волк поднялся на ноги. Его движения были отмечены решимостью и обдумыванием. Он не взглянул на мужчину и женщину. Его глаза были устремлены на след. Он принял решение. Они это знали. И они знали, насколько они были обеспокоены, что испытание только началось.

Он перешел на рысь, и губы Мэдж поджались, образуя путь для ласкового звука, который она хотела послать. Но ласкового звука не было. Ей было принуждено взглянуть на своего мужа, и она увидела, с какой суровостью он смотрел на нее.Поджатые губы расслабились, и она неслышно вздохнула.

Волчья рысь перешла в бег. Все шире и шире были его прыжки. Он ни разу не повернул голову, его волчья кисть торчала прямо за ним. Он резко пересек изгиб тропы и исчез.

Создайте библиотеку и добавьте свои любимые истории. Начните, нажав кнопку «Добавить».